Мильтон (1608-1674)

Страница 6

Сладкое мое утешение, половина души моей, неразлучная моя подруга!

Обнявшись, они удалились в кущи. Ева усыпала супружеское ложе цветами. Мильтон с восторгом и вдохновением слагает гимн плотской любви:

Благословляю тебя, супружеская любовь, источник жизни".

Христианская религия не отвергала интимные радости законной (супружеской) любви, как бы делая уступку естеству. Однако Мильтон все-таки счел нужным в этом месте поэмы, как бы предвидя недовольство ханжей, воскликнуть:

Прочь, хулители чистейшего и законного наслаждения! Оно освящено благословением неба. Бог повелевает населять землю. Кто же станет возбранять акт любви?

Знаменательно, что Мильтон-пуританин, искренне веровавший в христианские мифы, вспоминает при этом языческие картины языческого поэта - картину соития Зевса и Геры (у Мильтона - Юпитера и Юноны). Это так резко контрастирует с христианским отношением к плотской любви, что хочется процитировать здесь стихи из "Илиады", восхитившие Мильтона и как бы повторенные им в его поэме:

Рек – и в объятия сильные Зевс заключает супругу. Быстро под ними земля возрастила цветущие травы, Лотос росистый, шафран и цветы гиацинта густые, Гибкие, кои богов от земли высоко подымали. Так опочили они, и одел почивающих облак Пышный, златой, из которого капала светлая влага. (Перевод Н.Н. Гнедича).

Эта сцена восхитила В.Г. Белинского. Он целиком выписал ее из "Илиады" и внес в свою статью "Римские элегии". Он писал: "Что может быть прекраснее, грациознее и невиннее! Понятия грека об отношениях полов выходили из понятия о красоте, созданной для наслаждения, но наслаждения целомудренного".

Рассказ Адама о чувствах его к Еве поистине полон коранического сладострастия. Он признается, что ни одно удовольствие в мире не может сравниться с наслаждением любви. О Еве:

Все померкло перед ее красотой. Очи ее - небесные очи.

Они разлили во мне неизъяснимую сладость. Вот она идет: небо блистает в ее очах. Я привел ее в брачную кущу, подобную румяной заре. Холмы и долины возликовали, птицы пели радость, прохладные и тихие Зефиры разнесли радость по рощам, сотрясая с крыльев благовония роз, соловей, нежный певец ночи, за пел супружескую песнь, вечерняя звезда, услышав его голос, осветила землю брачным светильником.

Об этом Адам рассказывает ангелу Рафаилу и потом спрашивает его, знают ли подобную любовь небожители и как они ее выражают.

Вопрос языческого толка. Так мог спросить древний грек о любви олимпийских богов, но в устах христианина он звучит кощунством. По христианской легенде, ангелы не имеют пола. И тем не менее Мильтон осмелился затронуть запретную тему. Ангел, улыбаясь, ответил Адаму, что небесные существа испытывают те же чувства, что и люди, ибо "нет блаженства без любви".

В чем же все-таки состоял, по Мильтону, первородный грех, повлекший за собой утрату рая, иначе говоря, счастья? В утрате неведения. Древо познания добра и зла он называет древом разума. Человек, в отличие от животного, обрел разум, вместе с ним понятие смерти и много других истин, которые лишили его покоя и счастья. А вслед за тем пришли пороки - тщеславие, честолюбие, жестокость, корысть, а там и братоубийственные войны, и любовь, прекрасная и естественная, превратилась в страсть, в оргии страстей.

Сатана подслушал разговор Адама и Евы. Меня пугает слово "смерть", - говорит Адам. - Мы познаем ее, если коснемся древа разума. Так сказал Бог.

Сатана озадачен. Запрещать познание? Зачем? Почему Бога это волнует? Познание! Разве это преступление? Неужели неведение может служить основанием счастья?

Как многозначительны эти вопросы? Они издавна терзали человечество. И в символике библейской легенды заложены эти вековечные вопросы. В Древнем Египте на храме Абу-Симбела, как известно, было начертано изречение: "Когда люди познают, что движет звездами, Сфинкс засмеется, и жизнь иссякнет". Проклятие знанию звучит в стихах Экклезиаста ("Кто умножает знания, тот умножает скорбь"). Осуждение знания (цивилизации) мы найдем в сатире Свифта (притча о лошадях и йеху), и особенно в учении Жан-Жака Руссо о "естественном человеке".

Сатана в поэме Мильтона, услыхав о запрете Бога, возликовал: "Значит, Бог запретил знание. О, они в моих руках! Я зажгу их страстью к познанию, они вкусят от запретного плода и смертью умрут".

Поэт повторяет библейские мифы. В какой-то мере он согласен с древними хулителями разума, ибо неведение многих печальных истин (понятий смерти) избавляет животных от лишних страданий, чего нельзя сказать. Однако человек новой формации, просветитель и революционер, Мильтон, конечно, должен был защищать блага цивилизации. Его Сатана красноречиво и убедительно доказывает преимущества цивилизованного человека перед дикарем.

Статьи по теме:

Пьеса «Царь Борис» - катастрофа трилогии
В этом же письме свою пьесу драматург назвал «катастрофой трилогии» - и для такого определения были реальные основания. Уже в первой трагедии появился на сцене и вступил в контакт с Борисом Битяговский - один из главных участников «угличс ...

Специфика «гоголевского пласта» в повестях 40-х годов.
Что же нового внесли! «Мертвые души» в русскую литера­туру как специфически гоголевское? Что было подхвачено ре­алистическим направлением, которое с 1842 года открыто ста­ло под знамя критики и сатиры? Величайшая заслуга Гоголя состояла ...

Море как пространственная категория
Море как пространственная категория непосредственно связано с поэтической моделью мира Бродского и имеет символический смысл.Вещь у Бродского находится в конфликте с пространством , и в этом конфликте пространство стремится поглотить вещь, ...