«Здесь я не нужна. Там я невозможна»

Страница 1

На родину Цветаева вернулась в июне 1939 г. Но радостного возвращения не получилось, хотя на чужбине она безмерно тосковала по России. Чего стоит одно только заключительное четверостишие ее стихотворения «Тоска по родине! Давно / Разоблаченная морока! »:

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все - равно, и все - едино.

Но если по дороге - куст

Встает, особенно - рябина .

Пронзительный самоповтор: еще в 1918 г. она закончила пожелание своему ребенку (цикл «Але») словами «Ведь русская доля - ему . / И век ей: Россия, рябина .».

Однако возвращение закончилось катастрофически: вскоре были арестованы муж и дочь Цветаевой, с большим трудом подготовленный к изданию сборник стихотворений и прозы в конце концов был отвергнут, жизненные силы поэта были подорваны; начавшаяся Отечественная война, связанные с ней мытарства и страшная неустроенность быта ускорили развязку - 31 августа 1941 г. в затерянной в Прикамье Елабуге Марина Ивановна Цветаева покончила с собой.

Не стоит, правда, только социальными ужасами русской жизни рубежа 30-40-х годов объясняется трагизм судьбы поэта. К сожалению, она оказалась права в своем пророчестве, когда незадолго до отъезда на родину из Франции писала своему корреспонденту: «Здесь я не нужна. Там я невозможна». Стихи ее были отвергнуты в Советской России не только по причине политической подозрительности к вчерашним эмигрантам; весь цветаевский поэтический мир, его эгоцентрическое, личностное начало, его изощренная эстетика не «стыковались» с гегемоном новой литературной эпохи - социалистическим реализмом: ни социализм, ни реализм не были для Цветаевой обязательными или желанными в искусстве. Точно так же ее роковой конец, безвременная гибель - не просто сломленная воля, угасший огонь жизни. Смерть в творчестве Цветаевой - огромная тема, она всегда привлекала - страшила, удивляла, пробуждала любопытство и притягивала к себе; ей всегда было тесно в узких рамках земного бытия, она всегда стремилась за их предел.

В 1922-1923 годах Цветаева обращается к мотиву железной дороги как символу смерти. Эта традиция восходит к поэзии Некрасова и прозе Льва Толстого, получает драматическое завершение у Блока. Но у предшественников Цветаевой речь идет о некоем третьем лице, принесенном в жертву техническому прогрессу. В данном случае неважно, кто является жертвой - строители первой железной дороги в стихотворении Некрасова или пассажирка вагона первого класса Анна Аркадьевна Каренина.

На железной дороге Цветаевой - лирическое Я поэта. Изменение лица приводит к перерастанию передаваемой ситуации в подлинное свидетельское показание о трагедии. 28 октября 1922 г. Цветаева пишет:

Точно жизнь мою угнали

По стальной версте -

В сиром мороке - две дали .

(Поклонись Москве!)

а 10 июля 1923 г. еще трагичнее:

Растекись напрасною зарею,

Красное, напрасное пятно!

. Молодые женщины порою

Льстятся на такое полотно.

И, наконец, финал в стихотворении "Поезд", датированном 6 октября 1923 г.:

Не хочу в этом коробе женских тел

Ждать смертного часа!

Я хочу, чтобы поезд и пил и пел:

Смерть - тоже вне класса!

Поэт не просто прописывает сценарий последнего путешествия по железной дороге, но и с готовностью проецирует его на свою жизнь. Стихотворения Марины Цветаевой - меньше всего слова, каждое их них - поступок, оплаченный не только образом существования, но и самоотдачей поэта, растворением его в произведении. Отсюда исключительное значение жеста, подразумеваемого за каждым тире и восклицательным знаком.

Параллельно с ростом публикаций Цветаева все больше теряла читателя-эмигранта, в Россию же ее толос практически не доходил. В очерке "Поэт и время" Цветаева как нельзя лучше выразила свое положение за границей. "В здешнем порядке вещей Я не порядок вещей. Там бы меня не печатали - и читали, здесь меня печатают - и не читают".

Болезненное переживание герметичности эмигрантской литературы подталкивает Цветаеву к поиску контактов, как с советской литературой, так и с современной поэзией Европы. Цветаева активно переписывается с Борисом Пастернаком и Райнером Марией Рильке.

Как и в стихотворных циклах о Блоке и Ахматовой, Цветаева в письмах творит портреты Рильке и Пастернака, освобождая их от всего случайного, наносного, бытового. Она неустанно подчеркивает субстанциональный характер существования поэта. Так, в письме от 9 мая 1926 года находим: "Речь идет не о человеке - Рильке (человек - то, на что мы осуждены!), - а о духе - Рильке, который еще больше поэта и который, собственно, и называется для меня Рильке - Рильке из послезавтра".

В этой переписке Цветаева открывает особое время поэта, отмеченное симультанностью бытия, охватывающее сразу все эпохи и противостоящее границам физической жизни человека. Шесть лет спустя Цветаева вновь обратится к открытому ею художественному приему, говоря о Марселе Прусте, "Когда на каком-нибудь французском литературном собрании слышу все имена, кроме Пруста, и на свое невинное удивление: "Et Proust?" - "Mais Proust est mort, nous parlons des vivants," - Я каждый раз точно с неба падаю: по какому же принципу устанавливают живость и умершесть писателя? Неужели X. жив, современен и действенен потому, что он может прийти на это собрание, а Марсель Пруст потому, что уже никуда ногами не придет - мертв? Так судить можно только о скороходах".

Статьи по теме:

Римские комедиографы Плавт и Теренций
Тит Макций Плавт (сер. 3 в. до н. э., Сарсина, Умбрия – ок. 184 г. до н. э., Рим), гениальный римский комедиограф. Был актером. Мастер паллиаты – «комедии плаща»: так в Риме называли комедии с греческим сюжетом, переделанные для римской с ...

Концепция русской истории в представлении Толстого – художника
Чтобы понять, почему драматург избрал для начала своей трилогии царствование Ивана Грозного, нужно вспомнить своеобразную концепцию русской истории Толстого - художника. Свои исторические представления, суждения, симпатии и антипатии Тол ...

Наука и религия
В журнал "Наука и религия" Пелевина привел в 1989 году довольно известный писатель-фантаст Эдуард Геворкян. Причем, как вспоминают в редакции, преодолевая свойственную литераторам ревность, сказал, что Пелевин далеко пойдет. Пе ...