Пьеса «Царь Борис» - катастрофа трилогии

В этом же письме свою пьесу драматург назвал «катастрофой трилогии» - и для такого определения были реальные основания. Уже в первой трагедии появился на сцене и вступил в контакт с Борисом Битяговский - один из главных участников «угличского дела» (хотя исторически его связь с Годуновым относится к более позднему времени); таким образом, мотив «убийства царевича» возникает сразу в связи с карьерой Бориса - и оказывается от нее неотделимым на протяжении всей трилогии. Но к «катастрофе трилогии» приводила еще одна сквозная линия. Для характеристики Годунова чрезвычайно существенно, что он подчинял себе и людей, и обстоятельства «превосходством своего ума». Громадный, редкостный ум Годунова позволил ему стать выше всех в искусстве дворцовых интриг и политических расчетов, но от него же была и вся государственная мудрость нового царя. Итак, годуновский ум - главная сила и основа этой личности; но вот на протяжении трилогии Годунова предупреждают об опасности «всевластия ума» три самых нравственно светлых личности. Сначала боярин Захарьин напоминает ему, что

.ум от честолюбья

Недалеко; и что порой опасен

Окольный путь бывает для души!

Потом царь Федор прямо дает понять своему правителю, что его мудрость явно расходится с совестью

Когда меж тем, что бело иль черно,

Избрать я должен - я не обманусь.

Тут мудрости не нужно, шурин, тут

По совести приходится лишь делать.

И наконец, две сцены Годунова с сестрой Ириной - два их принципиальных спора - образуют как бы нравственный центр всей трилогии (Толстой видел в Ирине Годуновой одну из «светлых личностей нашей истории», находил в ней «редкое сочетание ума, твердости и кроткой жепственпостп»). Первая сцена - в начале пятого действия «Царя Федора». Годунов, губя своих государственных врагов Шуйских, рассчитывает на Ирину, как па союзницу

Ирина! В тебе привык я ум высокий чтить

И светлый взгляд, которому доступны

Дела правленья. Не давай его

Ты жалости не дельной помрачать!

Борис хочет видеть в сестре повторение своей «безжалостной разумности»; однако, по замечанию Толстого, «у нее все великие качества Годунова без его темных сторон», почему она и отвечает

Не верю, брат, не верю, чтобы дело

Кровавое пошло для царства впрок,

Не верю я, чтоб сам ты этим делом

Сильнее стал .

И вот - вторая их встреча в самом начале трагедии «Царь Борис»: всемогущий царь после высшего своего триумфа (венчания на царство и приема послов) приходит к Ирине-монахине за оправданием своего главного преступления - убийства Дмитрия - и не находит оправдания. Он не хочет признавать своей неправоты, но катастрофа, сразу же вслед за этим разразившаяся над ним, убеждает Годунова, что на его царствовании «благословлены! быть не могло». Приведем полную цитату из упоминавшегося выше письма Толстого к Сайн-Витгенштейн, где дано авторское толкование трагедии «Царь Борис»: « .вся моя драма, которая начинается венчанием Бориса на царство, не что иное, как гигантское падение, оканчивающееся смертью Бориса, происшедшей не от отравы, а от упадка сил виновного, который понимает, что его преступление было ошибкой». Комментируя это высказывание драматурга, современный исследователь Б. Реизов замечает, что концепция «ошибки» родилась, как ответ на популярные в 60-е годы прошлого века теории «нравственного утилитаризма», признававшие за рассудком право производить моральное оправдание преступления путем подсчета количества пользы и вреда, страдания и блага от того или иного действия. Б. Реизов не без основания видит влияние подобных представлений в следующих словах Бориса (дающих как бы средоточие всей проблематики трагедии)

Четырнадцать я спорил долгих лет

Со слепотой, со слабостью с упорством

И победил! Кто может осудить

Меня теперь, что не прямой дорогой

Я к цели шел? Кто упрекнет меня,

Что чистотой души не усомнился

Я за Руси величье заплатить?

Кто, вспомня Русь царя Ивана, ныне

Проклятие за то бы мне изрек,

Что для ее защиты и спасенья

Не пожалел ребенка я отдать

Единого?

Борис сознает свой грех. Но не сам грех ему страшен, а мысль: «Что, если грех тот даром я совершил?» - то есть не вышла ли ошибка в его расчетах? Ошибка эта обнаруживается уже в самом непредвиденном, непостижимом «воскрешении» убитого царевича - и призрак его в образе Самозванца оказался сильнее всей государственной мудрости Годунова, разрушив до основания и его личность, державшуюся силой «всевластного ума».

Статьи по теме:

А.С. Пушкин "Моцарт и Сальери"
Когда бы все так чувствовали силу гармонии! Но нет… Эта " маленькая трагедия" Пушкина представляет собой размышление автора о сущности творчества, о гениальности, о назначении искусства. Пушкин меняет первоначальный вариант наз ...

Образ царя Фёдора – создание творческой фантазии Толстого
Новую пьесу драматург создавал гораздо дольше, чем первую: он начал «Царя Федора Иоанновича» в конце 1864 года и завершил к весне 1865 года первую редакцию, которая до нас не дошла - она не удовлетворила автора и была уничтожена. Толстой ...

Поэтическое творчество А. Барто
БАРТО, АГНИЯ ЛЬВОВНА (1906–1981), русская поэтесса. В 1925 были опубликованы ее первые стихотворения "Китайчонок Ван Ли" и "Мишка-воришка". За ними последовали "Первое мая" (1926), "Братишки" (1928) ...