Семейная хроника Форсайтов

Страница 1

«Последнее лето Форсайта» — маленький ше­девр Голсуорси, здесь ощущение красоты приро­ды, мира, жизни удивительно нежно и психологически тонко слито с чувством последней любви старого, восьмидесятипятилетнего Джолиона Форсайта. Он болен и знает, что смерть уже на пороге, и от этого остро, как никогда в жизни, вос­принимает запахи и краски благоухающего лета. Любовь и красота слиты воедино, как в музыке. Эта музыка начинает звучать в последнее число мая, в шесть вечера, когда старый Джолион, сидя под дубом на лужайке в Робин-Хилле, наслаждает­ся созерцанием чудесного вечереющего дня. У ног его лежит старый пес Балтазар, на качелях внучки Холли — забытая ею кукла, газон, начинающийся у дуба, круто сбегает к папоротникам, лугу, роще. Прекрасный вид, прекрасный дом. Его выстроил трагически погибший архитектор Филип Босини, возлюбленный бывшей жены Сомса Форсайта, племянника старого Джолиона, которого он всегда недолюбливал. Старый Джолион купил этот дом у Сомса для своего сына, молодого Джолиона, и его детей, своих внуков: Джун, бывшей когда-то неве­стой Босини, и маленьких Джолли и Холли, родив­шихся от связи молодого Джолиона с гувернанткой. Впрочем, теперь сын женат на быв­шей любовнице, и Джун вместе с отцом и мачехой уехали в Испанию.

Потом она уезжает, а он долго сидит в своем кресле и размышляет.

В тот вечер он прошел в свой кабинет и достал лист бумаги . Он оставит ей что-нибудь в заве­щании . Но сколько?

«Сколько?» Что ж, во всяком случае, достато­чно, чтоб не дать ей состариться раньше срока, чтобы как можно дольше уберечь ее лицо от мор­щин, а светлые волосы от губительной седины .

«Сколько?» В ней нет ни капли его крови. Вер­ность образу жизни, который он вел сорок лет . подсказала ему осторожную мысль: не его кровь, ни на что не имеет права. Так, значит, эта его за­тея — роскошь! Баловство, потакание стариков­скому капризу, поступок слабоумного. Его будущее по праву принадлежит тем, в ком течет его кровь, в ком он будет жить после смерти . И вдруг ему показалось, что в кресле сидит Ирэн — в сером платье, душистая, нежная, темноглазая, изящная, смотрит на него! Эх! Она и не думает о нем; только и думает, что о своем погибшем воз­любленном. Но она здесь, хочет она того или нет, и радует его своей красотой и грацией. Какое он, старик, имеет право навязывать ей свое общест­во, какое имеет право приглашать ее играть ему и позволять смотреть на себя — и все даром? В этой жизни за удовольствия надо платить. «Сколько?» В конце концов, денег у него много, его сын и трое внуков не пострадают. Он заработал все сам, чуть не от первого пенни; может оставить их, ко­му хочет, может позволить себе это скромное удо­вольствие . Так я и сделаю, — решил он. — Пусть их думают, что хотят! Так и сделаю.

«Сколько? Десять тысяч, двадцать тысяч, сколько? Если бы только за эти деньги он мог ку­пить один год, один месяц молодости! »

И старый Джолион пишет добавление к заве­щанию, по которому Ирэн должна получить пят­надцать тысяч фунтов: сумма говорит, что победило стремление к «золотой середине», «чувство меры», которое ему было свойственно всю жизнь. Не надо крайностей — думает ста­рый Джолион, но надо быть верным самому себе, своей тяге и поклонению Красоте, надо не дать ей увянуть раньше срока, раз этот ее странный возлюбленный «позволил себе умереть», а ее ос­тавил маяться без средств к существованию.

Голсуорси не был бы реалистом, если бы не поведал нам о сомнениях и подозрениях, вспы­хивающих в сознании старика. Не корысть ли за­ставляет Ирэн терпеть его общество? «Нет, она не такая. Ей скорее даже недостает понимания своей выгоды», ведь она могла бы снова вернуть­ся к Сомсу и жить в комфорте и богатстве. Но — нет, «никакого чувства собственности у бедняж­ки!» Да он и не скажет ей ничего о завещании, а будет наслаждаться солнечным светом, и цвета­ми, и ее обществом. Старого Джолиона пресле­дует ощущение конца, однако вместо того чтобы думать о своем «главном капитале», он позволяет волнениям, тоске, сладости и печали последней любви подтачивать его здоровье, он худеет, сла­беет, он растрачивает в поездках в Лондон, в опе­ру, куда приглашает Ирэн, последние силы. Так Форсайт впервые в жизни «ставит собственные желания выше собственного здоровья, а Красоту выше здравого смысла».

Однако, чем больше ему нравится общество Ирэн, тем более он сдержан и корректен — «самый прозаический, добрый дядюшка. Да боль­шего он и не чувствовал — ведь он как-никак был очень стар. А между тем, если она опаздывала, он не находил себе места. Если не приезжала, а это случилось два раза, глаза у него делались печаль­ными, как у старой собаки, и он лишался сна».

Статьи по теме:

В изгнании (вермонтский затворник) строительство новой жизни
С 1974 года Солженицын жил в ФРГ, потом в Швейцарии - в Цюрихе. Недолго прожив в Цюрихе, получив в Стокгольме Нобелевскую премию (декабрь 1975), он с семьёй (женой и тремя сыновьями) переезжает в США и поселяется в штате Вермонт, недалеко ...

Особенности творчества
Стихи Кутилова отличаются повышенной эмоциональностью, оценочностью даже на фоне произведений других омских поэтов, эмоциональный "градус" которых заметно выше некоторого "среднероссийского". Это проявляется, прежде вс ...

Первые публикации. Первые сборники. Успех
Сочиняя стихи с 11 лет и печатаясь с 18 лет (первая публикация — в издававшемся Гумилевым в Париже журнале «Сириус», 1907), Ахматова впервые огласила свои опыты перед авторитетной аудиторией (Вяч. Иванов, М. А. Кузмин) летом 1910. Отстаив ...