Семейная хроника ФорсайтовСтраница 1
«Последнее лето Форсайта» — маленький шедевр Голсуорси, здесь ощущение красоты природы, мира, жизни удивительно нежно и психологически тонко слито с чувством последней любви старого, восьмидесятипятилетнего Джолиона Форсайта. Он болен и знает, что смерть уже на пороге, и от этого остро, как никогда в жизни, воспринимает запахи и краски благоухающего лета. Любовь и красота слиты воедино, как в музыке. Эта музыка начинает звучать в последнее число мая, в шесть вечера, когда старый Джолион, сидя под дубом на лужайке в Робин-Хилле, наслаждается созерцанием чудесного вечереющего дня. У ног его лежит старый пес Балтазар, на качелях внучки Холли — забытая ею кукла, газон, начинающийся у дуба, круто сбегает к папоротникам, лугу, роще. Прекрасный вид, прекрасный дом. Его выстроил трагически погибший архитектор Филип Босини, возлюбленный бывшей жены Сомса Форсайта, племянника старого Джолиона, которого он всегда недолюбливал. Старый Джолион купил этот дом у Сомса для своего сына, молодого Джолиона, и его детей, своих внуков: Джун, бывшей когда-то невестой Босини, и маленьких Джолли и Холли, родившихся от связи молодого Джолиона с гувернанткой. Впрочем, теперь сын женат на бывшей любовнице, и Джун вместе с отцом и мачехой уехали в Испанию.
Потом она уезжает, а он долго сидит в своем кресле и размышляет.
В тот вечер он прошел в свой кабинет и достал лист бумаги . Он оставит ей что-нибудь в завещании . Но сколько?
«Сколько?» Что ж, во всяком случае, достаточно, чтоб не дать ей состариться раньше срока, чтобы как можно дольше уберечь ее лицо от морщин, а светлые волосы от губительной седины .
«Сколько?» В ней нет ни капли его крови. Верность образу жизни, который он вел сорок лет . подсказала ему осторожную мысль: не его кровь, ни на что не имеет права. Так, значит, эта его затея — роскошь! Баловство, потакание стариковскому капризу, поступок слабоумного. Его будущее по праву принадлежит тем, в ком течет его кровь, в ком он будет жить после смерти . И вдруг ему показалось, что в кресле сидит Ирэн — в сером платье, душистая, нежная, темноглазая, изящная, смотрит на него! Эх! Она и не думает о нем; только и думает, что о своем погибшем возлюбленном. Но она здесь, хочет она того или нет, и радует его своей красотой и грацией. Какое он, старик, имеет право навязывать ей свое общество, какое имеет право приглашать ее играть ему и позволять смотреть на себя — и все даром? В этой жизни за удовольствия надо платить. «Сколько?» В конце концов, денег у него много, его сын и трое внуков не пострадают. Он заработал все сам, чуть не от первого пенни; может оставить их, кому хочет, может позволить себе это скромное удовольствие . Так я и сделаю, — решил он. — Пусть их думают, что хотят! Так и сделаю.
«Сколько? Десять тысяч, двадцать тысяч, сколько? Если бы только за эти деньги он мог купить один год, один месяц молодости! »
И старый Джолион пишет добавление к завещанию, по которому Ирэн должна получить пятнадцать тысяч фунтов: сумма говорит, что победило стремление к «золотой середине», «чувство меры», которое ему было свойственно всю жизнь. Не надо крайностей — думает старый Джолион, но надо быть верным самому себе, своей тяге и поклонению Красоте, надо не дать ей увянуть раньше срока, раз этот ее странный возлюбленный «позволил себе умереть», а ее оставил маяться без средств к существованию.
Голсуорси не был бы реалистом, если бы не поведал нам о сомнениях и подозрениях, вспыхивающих в сознании старика. Не корысть ли заставляет Ирэн терпеть его общество? «Нет, она не такая. Ей скорее даже недостает понимания своей выгоды», ведь она могла бы снова вернуться к Сомсу и жить в комфорте и богатстве. Но — нет, «никакого чувства собственности у бедняжки!» Да он и не скажет ей ничего о завещании, а будет наслаждаться солнечным светом, и цветами, и ее обществом. Старого Джолиона преследует ощущение конца, однако вместо того чтобы думать о своем «главном капитале», он позволяет волнениям, тоске, сладости и печали последней любви подтачивать его здоровье, он худеет, слабеет, он растрачивает в поездках в Лондон, в оперу, куда приглашает Ирэн, последние силы. Так Форсайт впервые в жизни «ставит собственные желания выше собственного здоровья, а Красоту выше здравого смысла».
Однако, чем больше ему нравится общество Ирэн, тем более он сдержан и корректен — «самый прозаический, добрый дядюшка. Да большего он и не чувствовал — ведь он как-никак был очень стар. А между тем, если она опаздывала, он не находил себе места. Если не приезжала, а это случилось два раза, глаза у него делались печальными, как у старой собаки, и он лишался сна».
Статьи по теме:
Переводные басни и скрытый подтекст
К началу XIX века, к тому времени, когда Крылов стал исключительно баснописцем, он прошел уже большой творческий путь. Он был автором комедий, комических опер, трагедий, сатириком-журналистом и стихотворцем. Менять виды литературной деяте ...
“Вестник Европы”
Андрей Тургенев обвинял Карамзина во вредном воздействии на русскую литературу, но не учел, что самого Карамзина романтические веяния тоже могли коснуться и он может развиваться, и даже больше, чем его критики. Журнал “Вестник Европы” нач ...
Три эмиграции
Солженицын ищет точку опоры, но найти её на Западе крайне трудно. Третья эмиграция ему совершенно чужда. Духовная близость с потомками рассыпавшейся по миру первой волны, которая для писателя, по его признанию, представляет собой другой в ...